Везде
Public and citizen expertise: contemporary Russian discussions
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Public and citizen expertise: contemporary Russian discussions
Annotation
PII
S086904990005817-0-1
DOI
10.31857/S086904990005817-0
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Alexander Sungurov 
Occupation: Head of the Department of applied political science, National research University higher school of Economics
Affiliation: Applied Political Science Department, National Research University “Higher School of Economics” St. Petersburg
Address: Russian Federation, St. Petersburg
Edition
Issue 4
Pages
87-98
Abstract

Paper devoted to analysis of contemporary academician  and expert discussions about practices of public and (or) citizen expertise. Three main approaches to this notions are formulated as result of this analysis. First – when customer of expertise is in focus of analyses. Public (citizen) expertise is expertise, booked by NGOs according to this approach. Performers of expertise are specialists-experts. Second approach deals with expertise – monitoring of some governmental process  (human rights of prisoners, or electoral process, as examples)which realized by NGO members (sometime together with  specialists-experts). In framework of the third approach the citizen position (or absent of it) of specialist-expert in the focus of attention: possibility for the to define agenda of expertise by themselves, to define mist actual social-politic problems and to propose decisions of them

Keywords
Public expertise, citizen expertise, civil society, expert community
Received
02.08.2019
Date of publication
05.08.2019
Number of purchasers
89
Views
2167
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf 100 RUB / 1.0 SU

To download PDF you should pay the subscribtion

Full text is available to subscribers only
Subscribe right now
Only article and additional services
Subscription benefits
100 RUB / 1.0 SU
Whole issue and additional services
Subscription benefits
800 RUB / 16.0 SU
All issues and additional services for 2019
Subscription benefits
4224 RUB / 30.0 SU
1 Необходимость учета экспертного мнения при принятии властных решений сегодня ни у кого уже не вызывает серьезных возражений. Другое дело – насколько рекомендации экспертов учитываются политиками. Различные варианты возникающих при этом моделей взаимодействия экспертов и власти, равно как и реализуемые при этом экспертные функции были рассмотрены в [Сунгуров, Карягин 2017; Сунгуров 2018а; Сунгуров 2018b].
2 При этом под экспертизой понимались, как правило, аргументированные заключения специалистов в конкретных областях, сделанные по поручению тех или иных уполномоченных для этого властных структур. Вместе с тем в отдельных случаях, когда таких поручений не было, а экспертиза проводилась по инициативе самих специалистов, мы говорили о модели инициативной экспертизы, считая, что при этом реализуется функция гражданской ответственности экспертов. Можно ли считать, что в таких случаях мы получаем гражданскую экспертизу?
3 В то же время сегодня в странах и со стабильной демократией, и с гибридным политическим режимом речь идет о необходимости вовлечения не только избранных парламентариев, но рядовых граждан в процессы подготовки политико-управленческих решений. Однако для этого необходимо, чтобы эти граждане уже не были бы совсем “рядовымиˮ (“кухаркамиˮ по В. Ленину), а имели бы некоторое представление о сути тех проблем, решение которых им только предстоит найти. Ряд исследователей предполагают, что одним из способов достижения цели в такой ситуации может служить концепция делиберативной демократии, развиваемая Дж. Фишкиным и другими исследователями [Fishkin 2009; Бассет 2011]. В соответствии с этой концепцией представители гражданского общества, участвуя в совместных с приглашенными экспертами обсуждениях общественно-значимых проблем, становятся уже отчасти и экспертами, а эксперты могут усилить свой гражданский потенциал.
4 Близка по сути и предложенная Д. Кином концепция мониторинговой демократии [Keane 2003; Перегудов 2016]. Действительно, чтобы осуществлять грамотный мониторинг (иначе говоря, системный контроль) деятельности властных структур, гражданские активисты должны, как минимум, разбираться и в сути решаемых властью проблем, и в механизмах и закономерностях функционирования властных структур. А это может произойти только в процессе постоянного и конструктивного взаимодействия гражданских активистов и представителей экспертного сообщества. В данном случае можно, по-видимому, говорить уже и об общественной экспертизе. Цель настоящей статьи – обобщение результатов российских исследований и зарубежных дискуссий о практиках общественной и (или) гражданской экспертиз.
5 Дискуссии вокруг такого понятия, как “общественная экспертизаˮ, возникли в начале 2000-х гг. Толчком к этому стало внимание руководства страны к сообществу неправительственных организаций, вылившееся в проведение в 2001–2004 гг. серии Гражданских форумов с участием лидеров ведущих неправительственных организаций. Первый из них состоялся в Москве, в ноябре 2001 г., с участием Президента РФ В. Путина [Сунгуров 2002]. Остальные три прошли в Приволжском федеральном округе – в Тольятти (2002 г.), Нижнем Новгороде (2003 г.) и в Перми (2004 г.) при поддержке и участии полномочного представителя Президента РФ С. Кириенко. В 2002 г., в рамках “Тольяттинского диалогаˮ состоялась и Экспертная конференция “Год после Гражданского форумаˮ. Получалось так, что все приглашенные для участия в ней могли считать себя экспертами, и уже в ее ходе прозвучали вопросы о том, кто же такие общественные эксперты и что такое общественная экспертиза.
6 Автору этих строк как участнику упоминаемых конференций представлялось, что под общественными экспертами многие участники конференции в Тольятти понимали самих себя, исходя из того, что они приглашены для участия в конференции, которую назвали Экспертной. И неявно предполагалось разделение по линии: общественная – профессиональная экспертиза. Но тогда же вполне логично прозвучал и вопрос Г. Павловского: “Не является ли тогда общественная экспертиза экспертизой малопрофессиональной, экспертизой второго сорта?ˮ. И если да, то кому тогда такая экспертиза нужна?ˮ [Сунгуров 2003, с. 39].
7 Интересен и еще один взгляд на итоги той Экспертной конференции, принадлежащий В. Бакштановскому и Ю. Согомонову. Они, в частности, указывают на опасность «абсолютизации институционального (организационного) видения природы гражданского общества, что делает его “безлюднымˮ, состоящим не из конкретных людей, граждан, а из организаций» [Бакштановский, Согомонов 2003, с. 110]. Кроме того, они выделяют две модели общественной экспертизы: “Наряду с профессиональным экспертным сообществом – меритократическая модель общественной экспертизы – существенным экспертным потенциалом обладают и широкие слои гражданского общества – демократическая модель экспертизыˮ, одновременно подчеркивая, что “этот потенциал велик в ситуациях гуманитарной экспертизы, акцентирующей ценностные основания морального выбора субъекта общественного, группового, индивидуального масштабовˮ [Бакштановский, Согомонов 2003, с. 116]1.
1. О гуманитарной экспертизе, которая, на мой взгляд, ближе к экспертизе гражданской, о которой пойдет речь дальше, см. также “Тетради гуманитарной экспертизы” (1999–2001), под ред. В. Бакшатновского, Вып. 1–5, Тюмень: АНКО “Центр прикладной этики: ХХ векˮ.
8 Поднятые после Тольяттинского диалога и его Экспертной конференции вопросы достаточно широко обсуждались затем в среде лидеров неправительственных организаций (организаций третьего сектора), многие из которых принадлежали тогда и к экспертной части академического сообщества. Отражением тех дискуссий стало и появление в 2004 г. тематического номера издававшегося в те годы в Санкт-Петербурге журнала Третьего сектора “Пчелаˮ, вышедшего под названием “Общественная экспертизаˮ. Думаю, сегодня стоит кратко напомнить некоторые его публикации.
9 Так, В. Римский рассматривал общественную экспертизу как важнейший инструмент гражданского контроля деятельности власти, без которого невозможно существование демократического государства. Саму же общественную экспертизу он видел как “профессиональную экспертизу, которая проводится в интересах граждан, или, как часто говорят, структур гражданского общества (и по их заказу), потому что граждан много, у всех свои интересы, а структуры гражданского общества эти интересы агрегируют, и тогда становится легче их представить для оценивания и учета экспертамиˮ [Римский 2004].
10 Для автора этих строк общественная экспертиза представала как форма развития публичной политики (public policy) в нашей стране, невозможная без разнообразных коммуникаций общественных групп по поводу целей и задач государственной власти и местного самоуправления. Однако проводить такую экспертизу, считал я тогда, должны все же профессионалы: «Термин “общественная экспертизаˮ будет иметь сущностное наполнение, если отнести его к способу выявления позиции того или иного общественного сегмента или группы по какой-либо волнующей эту группу проблеме, т.е. понимать общественную экспертизу как процедурно оформленное общественное мнение определенной социальной группы. Процедурой могут быть, например, общественные слушания. Иначе говоря, специалисты по общественной экспертизе – это те, кто способен корректно организовать выявление того или иного сообщества по конкретному вопросу или проблеме, а вовсе не лидеры НКО, готовые давать оценки или делать суждения от имени тех или иных социальных групп» [Сунгуров 2004].
11 По сути это было предложение процедуры, близкое к процедурам реализации делиберативной демократии. Примером такой деятельности была, например, программа Санкт-Петербургского гуманитарно-политологического центра СТРАТЕГИЯ “Общественное участие в бюджетном процессеˮ. В рамках этой программы реальные общественные слушания по проектам городских бюджетов проводились, во-первых, после серии образовательных семинаров для лидеров НКО по основам бюджетной политики, а во-вторых, после становления и развития сообщества бюджетных аналитиков. Одним из итогов этой программы стало появление целого пласта экономистов, включившихся в процесс профессиональной экспертизы бюджетного анализа и разработку альтернативных предложений по бюджету для общественных слушаний [Клисторин 2002; Бюджет… 2004].
12 Эколог А. Карпов в своей статье призывал не “умножать сущности сверх необходимогоˮ, а внимательно посмотреть уже имеющиеся российские законы, в которых есть упоминание об общественной экспертизе, например в экологическом и градостроительном законодательстве. Так, в законе “Об экологической экспертизеˮ прямо выделяется существование Государственно экологической экспертизы (ГЭЭ) и Общественной экологической экспертизы (ОЭЭ). Проблема заключается в том, писал Карпов, что результаты ОЭЭ существенно реже используются лицами, принимающими решения, чем результаты ГЭЭ. Основанием для этого часто служит непроработанность регламента для ОЭЭ. Поэтому он призывал сосредоточится на разработке таких четких регламентов. И это гораздо важнее, чем рассуждения о какой-то “новой общественной экспертизеˮ, [Карпов 2004].
13 Е. Дунаевская, анализируя приведенные в этом же номере журнала ожидания активистов общественных организаций от появления общественной экспертизы, не случайно назвала свой текст “О свойствах пустого множестваˮ. Она скептически отнеслась к надеждам на развитие “демократии участияˮ, важным элементом которого могла бы быть и общественная экспертиза, в отсутствие реальной электоральной демократии. В таких условиях, опасалась она, любая общественная экспертиза может свестись к ее имитации. В целом же, “идея общественной экспертизы применительно к России еще не продумана, и считать ее самым перспективным инструментом осуществления обратной связи для власти или отстаивания своих интересов – для граждан – неправильно и/или недобросовестноˮ [Дунаевская 2004].
14 На сайте Пермской гражданской палаты примерно в то же время были представлены определения как общественной, так и гражданской экспертизы – второго термина, который часто использовался как синоним экспертизы общественной. Так, С. Маковецкая, дав определение экспертизе как таковой (“экспертиза – комплексное исследование какой-нибудь проблемы, процесса или явления, требующее специальных знаний и умений и завершающееся представлением обоснованного заключения, в т.ч. и с элементами рекомендацийˮ), считает, что особенность общественной экспертизы заключается в том, что она “инициирована общественностью; осуществляется профессионально; проводима в интересах общества в целом или отдельных социальных групп и обязательно завершается предоставлением обоснованного заключения с рекомендациями для лиц, принимающих решенияˮ [Маковецкая]. Мы видим, что и здесь предполагается, что общественная экспертиза должна осуществляться профессионально, термин же “общественныйˮ указывает лишь на ее инициированость не властью, а какой-то частью общества.
15 На этом же сайте представлено и определение экспертизы гражданской: «Гражданская экспертиза – независимый от органов государственной власти анализ социально значимых практик с точки зрения их соответствия общественному интересу, который отстаивает гражданский актор, являющийся заказчиком (исполнителем) экспертизы. Условия, необходимые для проведения эффективной гражданской экспертизы государственно-властной услуги. 1. Наличие гражданского актора, заинтересованного в проведении такой экспертизы. Предпочтительнее “профильнаяˮ услуге общественная некоммерческая организация, в крайнем случае, гражданская инициативная группа с высоким мотивационным и ресурсным потенциалом. 2. Наличие у гражданского актора экспертного потенциала, адекватного задачам экспертизы или ресурсов, достаточных для привлечения внешних экспертов и обеспечения их независимости. 3. Информационная доступность государственно-властной услуги (наличие открытой, исчерпывающей информации об услуге)» [Аверкиев]. Основное отличие здесь заключается в определенной нормативной нагрузке гражданской экспертизы, наличие как необходимых условий определенного видения общественного интереса, которое отстаивает гражданский актор, а также существования у него определенного уровня экспертного потенциала. При этом подразумевается необходимость привлечения и внешних экспертов, которые, по-видимому, должны работать в партнерстве с самой проводящей гражданскую экспертизу организацией. Примеры так понимаемой гражданской экспертизы представлены в одном из подготовленных Пермской гражданской палатой сборников [Гражданская экспертиза… 2003].
16 В 2001 г. накануне Московского гражданского форума Н. Беляева выпустила книгу, в самом названии которой представлено определенное понимание понятия “гражданская экспертизаˮ – “Гражданская экспертиза как форма гражданского участияˮ [Беляева 2001]. В ней, во-первых, описывается непростой процесс подготовки Московского форума, активным участником которого была и сама Беляева, а во-вторых, приводится опыт региональных организаций – участников коалиции “Мы, гражданеˮ (потому и все члены этой коалиции по определению становятся членами не просто НКО, а именно гражданских организаций).
17 Стоит отметить, что четкое определение “гражданской экспертизыˮ в этой книге так и не приводится, хотя прямо ставится вопрос: “Что мы понимаем под гражданской экспертизой?ˮ. В качестве же ответа на него указываются три отличительных признака обсуждаемого понятия: “1. Обязательное участие гражданских объединений, союзов, обобщающих конкретный интерес, конкретной социальной группы. 2. Увязывание интересов конкретной социальной группы с потребностями развития общества в целом, согласование противоречивых интересов. 3. Непременная открытость, прозрачность, публичность экспертного процесса, когда участие в нем может принять любой компетентный гражданин, и результаты такой экспертизы обязательно обнародуются и широко обсуждаютсяˮ [Беляева 2001, с. 5–6]. Некоторое пояснение о формах гражданской экспертизы в понимании автора книги можно найти в ее аннотации: “Материалы книги рассказывают об опыте проведения… гражданских экспертиз по избирательным кампаниям, гражданским наказам, законопроектам, а также о технологиях взаимодействия объединений граждан с государственными органами по продвижению гражданских инициатив и результатов общественной экспертной деятельностиˮ [Беляева 2001, с. 2].
18 Итак, имеются в виду формы общественного контроля выборов, выдвижение “гражданских наказовˮ в ходе избирательных процессов и контроль их выполнения, общественная экспертиза законодательства и т.д. при условии реализации трех упомянутых выше признаков гражданской экспертизы. Выполнить их одновременно явно непросто, ибо для этого требуются и участие организаций, выражающих интересы и проблемы конкретных социальных групп, и согласование противоречивых интересов участвующих групп. При этом участие в такой деятельности может принять “любой компетентный гражданинˮ. Осталось только понять, кто будет определять данную компетентность.
19 Можно предположить, что выделение именно гражданской экспертизы (по сравнению с более нейтральным термином “общественная экспертизаˮ) связано и с созданием Беляевой коалиции НКО под общим названием “Мы, гражданеˮ, а также с пониманием гражданского общества именно как общества ответственных граждан, что отсылает нас уже к идеям не столько чистого либерализма, сколько республиканизма [Петтит 2016]. Эта позиция Беляевой проявлялась и ранее, когда в названии выпущенного под ее редакцией сборника “Гражданское участие: ответственность, сообщество, властьˮ (1997 г.) использовался именно термин “гражданскийˮ.
20 К сожалению, в дальнейшем опасение Дунаевской, что в отсутствие реальной электоральной демократии любая общественная экспертиза может свестись к ее имитации, во многом оправдалось. Линия партнерских отношений гражданских организаций и российской власти, получившая развитие в ходе Московского гражданского форума, постепенно сошла на нет. Функции организации общественного контроля и общественной экспертизы были в основном возложены на Общественную палату РФ, созданную во многом как имитационная структура. Тем не менее необходимость общественной экспертизы законопроектов обсуждалась в рамках подготовки Докладов Совета Федерации Федерального Собрания РФ “О состоянии законодательства в Российской Федерацииˮ 2006–2008 гг. [Доклад… 2008]. Этот опыт был обобщен, в частности, в учебном пособии, подготовленном сотрудниками Российской академии государственной службы при Президенте РФ и вышедшем при поддержке Программы развития ООН, название которого стоит привести здесь полностью: «Инновационные технологии проведения общественной экспертизы государственно значимых решений и общественных слушаний с применением “высокихˮ информационных технологий».
21 Его авторы предлагают считать предметом общественной экспертизы “социальные последствия для населения принятых и подготовленных к принятию нормативно-правовых актов, управленческих решений, социальных программ и проектов, а также соответствие их социально-политической и экономической ситуации в стране первоначальному замыслу; соответствие их реализации анализируемому документу (проекту), а также адекватность его восприятия в общественном сознанииˮ [Инновационные… 2010, с. 40]. В этой книге также рассматриваются такие виды общественной экспертизы (или экспертизы, заказываемой не только государственными структурами), как антикоррупционная экспертиза и экспертиза государственно значимых документов, антидискриминационная экспертиза, экспертиза конкурсных распределений государственных и муниципальных заказов, а также уже упомянутый ранее общественный анализ бюджета.
22 Тема общественной экспертизы как формы гражданского контроля получает развитие и в последние годы. Так, в исследовании Л. Волынкиной поднимается актуальная проблема о соотношении общественной политической экспертизы и административного “экспертного сообществаˮ. Если первая – механизм актуализации политических проблем в российском массовом сознании, то усилия второго направлены скорее на их дезактуализацию [Волынкина 2011]. А проблеме институционализации общественного контроля в системе правосудия и правоохранительной деятельности в современной России посвящен ряд публикаций В. Карастелева [Карастелев 2016; Карастелев 2018]2.
2. Отмечу также статьи, где затрагиваются правовые и антикоррупционные аспекты общественной экспертизы [Половникова 2013; Кабанов 2014].
23 Уже в 2017 г. вышел в свет историографический обзор двух карельских политологов, в котором институт общественной экспертизы рассматривается в контексте практик зарождающейся в России публичной политики [Иноземцева, Черенкова 2017]. Авторы этого достаточно полного обзора приходят, в частности, к заключению, что большинство из исследователей, последовательно разрабатывающих тематику общественного контроля, являются представителями “фабрик мыслиˮ в том или ином варианте. Можно вполне согласиться с их итоговым выводом, что при всех существующих ограничениях, связанных с российским политическим режимом, общественная экспертиза рассматривается и как эффективное средство наращивания качества управленческих практик, и как действенный инструмент артикуляции и лоббирования общественного интереса [Иноземцева, Черенкова 2017, с. 30].
24 Хотелось бы также особо остановиться на практике проведения общественных и профессионально-общественных экспертиз, которая была наработана в рамках одного из направлений методологического сообщества. Возникновение и деятельность этого практикоориентированного научного сообщества, начало которому положил Г. Щедровицкий [Георгий… 2010] и которое не имеет аналогов в других странах, кратко рассматривалось мною ранее [Сунгуров 2011]. Наряду с бесспорно интересными методологическими находками для членов этого сообщества характерна определенная замкнутость, изолированность от многих других общероссийских дискуссий. Постараюсь отчасти исправить эту ситуацию, по крайней мере, в отношении дискуссии вокруг общественной экспертизы.
25 В конце 1980-х–начале 1990-х гг. под руководством одного из учеников Щедровицкого С. Попова был реализован опыт проведения “методологически организованной общественной экспертизыˮ, который сам Попов трактовал как “способ инициации общественных измененийˮ [Попов 2002]. Как считают В. Марача и А. Матюхин, методологическая экспертиза – не менее замечательный продукт деятельности Московского методологического кружка (ММК), чем организационно-деятельностные игры (ОДИ), изобретенные в 1979 г. лидером ММК Щедровицким. Как отмечали эти авторы, «для нас это, прежде всего, практика общественных изменений, подразумевающая преобразование (ре-формирование) существующих институтов и/или опору на особые институты, специально создаваемые для решения задач, возникающих в ходе общественных изменений. Методологическая экспертиза выступает для нас как образцом такого “института общественных измененийˮ, так и прототипом подобных институтов будущего» [Марача, Матюхин 2002, с. 3].
26 Особенностью проведения общественной экспертизы была правовая процессуальная форма экспертных слушаний. Их процедура была завершающей и “собирающейˮ фазой экспертизы в целом, во время которой в наибольшей мере проявляется весь смысл проведенной работы. Именно эта процессуальная форма представляет собой “изюминкуˮ, отличающую методологическую экспертизу от всего разнообразия форм работы, придуманных методологами за многие годы. Такая форма позволила проводить экспертизу как состязательный институт с участием третьей стороны – независимого арбитра, ответственного за реализацию процедуры экспертизы, что аналогично состязанию сторон в суде или прениям в парламенте [Марача 2008]. Яркими примерами такой экспертизы были “Комплексная общественная экспертиза проектов и программ социально-экономического развития города Омскаˮ (октябрь 1990 г.) и “Комплексная общественная экспертиза программ конверсии (приватизации) госсобственности в Латвийской Республикеˮ (июнь 1991 г.). В этом случае сам термин “общественная экспертизаˮ использовался, по-видимому, как указание на то, что инициаторами ее было само методологическое сообщество, хотя в упомянутых выше случаях участвовали и конкретные заказчики властных структур Омска и правительства Латвии.
27 Несколько позже Марача предложил называть разрабатываемую им и его коллегами практику “методологически организованной общественной экспертизыˮ более точно, а именно, “комплексной профессионально-общественной экспертизойˮ. Он указывает, что такая форма “может применяться для разрешения (или разбора) целого ряда противоречивых и конфликтных ситуаций, связанных с комплексной (межведомственной и междисциплинарной) оценкой проектов (в том числе, законопроектов, проектов управленческих решений, программ и проектов различных реформ, программ, проектов и мер социально-экономического характера, архитектурно-градостроительных проектов и решений и т.п.), а также согласованием стратегических позицийˮ [Марача 2012, с. 371].
28 Мы видим, что здесь идет уже речь не только об участии экспертов в процессе подготовки политико-управленческих решений, но и о формах согласования выявляющихся в этом процессе противоречивых позиций различных стэйкхолдеров. И далее Марача пишет о том, что предлагаемая практика позволяет соединять вместе и профессионализм организаторов экспертизы, и собственно общественную (читай – негосударственную, невластную) позицию экспертов: “И при этом можно сочетать, с одной стороны, общественную позицию, которую мы имеем, например, в общественных слушаниях (власти упрекают эту позицию в непрофессиональности), а, с другой стороны, – чисто профессиональную позицию (общественность ее упрекает в кулуарности, в кабинетности, в скрытости от общественности и так далее). Здесь мы сочетаем профессиональный характер экспертизы и публично-общественныйˮ [Марача 2012, с. 371]. Видно, что в этом случае не делается разницы между определениями “общественныйˮ и “гражданскийˮ. Так, вместо “общественной позицииˮ можно было бы вполне написать “гражданская позицияˮ. Важно также подчеркнуть, что в рамках комплексной профессионально-общественной экспертизы имеет место сочетание, с одной стороны, профессионального подхода, а с другой – общественной позиции или, иначе, синтеза и общественного, и профессионального экспертного подходов. Такой синтез, на мой взгляд, должен находиться в фокусе внимания современных исследователей проблемы “эксперты и властьˮ.
29 Спустя пять лет, в рамках препринта РАНХиГС, носящего важное для темы настоящей статьи название “Привлечение экспертного и гражданского участия как путь совершенствования законотворческого процесса: методы и механизмыˮ, В. Марача вместе с Е. Шульман и С. Кацауровой, продолжая рассматривать развитие общественной экспертизы в правовой процессуальной форме экспертных слушаний, концентрируют свое внимание уже на общественной экспертизе в формате “гражданского жюриˮ: “От обычных слушаний или общественной экспертизы эта форма отличаются наличием жюри (президиума), наделенного полномочиями выносить решение и состязательностью процесса предоставления аргументов, в котором участвуют заявитель и оппонент. Решения, принимаемые на слушаниях, должны быть основаны на фактах, а не просто на мнении жюриˮ [Шульман, Марача, Кацаурова 2017, с. 39]. И далее авторы пишут, что в России подобные мероприятия, использующие форму состязательного процесса, проводились в эпоху перестройки (1987–1991 гг.) и назывались “методологически организованными общественными экспертизамиˮ, имея в виду приведенные выше активности, рожденные в рамках деятельности методологического сообщества.
30 В то же время важно отметить, что практики использования формата “гражданских жюриˮ в нашей стране этим не исчерпывались. В 2005 г. подобный формат практиковался в рамках деятельности Центра экспертиз ЭКОМ Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей (одной из старейших российских общественных организаций) под руководством А. Карпова [Карпов 2004]. В организованное Центром ЭКОМ общенациональное гражданское жюри вошли представители из 12 регионов России. Вердикты гражданского жюри были направлены президенту и премьер-министру, в Федеральное агентство лесного хозяйства.
31 В 2008 г. также в Санкт-Петербурге силами центра ЭКОМ и Центра развития некоммерческих организаций (центр РНО) были реализованы гражданские слушания на тему “Принципы государственной поддержки некоммерческих неправительственных организаций в Санкт-Петербургеˮ ( http://www.crno.ru/assets/files/skachat/05-06%20CRNO%20Broshure2.pdf ). Приведу здесь состав координационного совета этих гражданских слушаний: 1. М. Горный, Исполнительный директор СПб гуманитарно-политологического цента “Стратегияˮ. 2. В. Немина, начальник отдела по взаимодействию с общественными объединениями Комитета по молодежной политике и взаимодействию с общественными объединениями Правительства СПб. 3. В. Якимец, доктор социологических наук, ведущий научный сотрудник Института системного анализа РАН. 4. А. Карпов, директор Центра экспертиз ЭКОМ. 5. А. Орлова, руководитель направления “Ресурсный центр для НКОˮ Центра РНО. То есть сам состав этого совета отражает сложившееся в то время в Санкт-Петербурге реальное конструктивное взаимодействие городской власти, экспертного сообщества и гражданских организаций. Результаты тех слушаний стали затем составной частью выстраиваемой тогда системы взаимодействия городских властей и НКО города.
32 Подводя итоги, можно отметить, что под терминами “общественнаяˮ и “гражданскаяˮ экспертиза в рамках российских дискуссий сегодня существуют три подхода. В первом в центре внимания оказывается заказчик экспертизы. В этом смысле под общественной (гражданской) экспертизой понимается экспертиза, заказанная общественными организациями (в отличие от государственной, когда заказчик – государственная власть). Исполнителями же экспертизы являются специалисты-эксперты.
33 Второй подход предполагает экспертизу – мониторинг некоторого процесса, который реализуется силами общественников или членов НКО (иногда вместе с ними участвуют и специалисты-эксперты). Примерами могут служить общественный контроль деятельности полиции, общественный контроль выборов либо кратко рассмотренный выше формат “гражданских жюриˮ, в состав которых эксперты по определению не входят.
34 Наконец, в рамках третьего подхода за основу берется наличие (или отсутствие) гражданской позиции самих экспертов-специалистов, берущих на себя смелость задавать и “повестку дняˮ, определять наиболее острые проблемы общественно-политической жизни и предлагать их решения. Именно в таком смысле использовался термин “общественная экспертизаˮ в работах Марача и его соавторов. Отмечу также, что близкой в этом смысле является и позиция участников сообщества специалистов, работающих в формате “гуманитарной экспертизыˮ [Философия… 2011; Сунгуров 2011].
35 В первом случае чуть чаще используется определение “общественныйˮ, в третьем – “гражданскийˮ, но это существует скорее как тенденция, в большинстве же ситуаций эти определения используются как синонимы.

References

1. Averkiev I.V. Opredelenie “Grazhdanskoy ekspertizy” [Definition of Citizen expertise] Web-site Permskoy Grazhdanskoy palaty (https://prpc.ru/expert/index.shtml)

2. Bakshtanovskiy V.I., Sogomonov Yu.V. (2003) “Tikhaya revolyutsia”: god spustya. Zametki ob ekspertnoy konferentsii [“Silent revolution”: year later. Comments about expert conference]. Ideya grazhdanskogo obschestva. Vedomosti, Vyp. 22. Tyumen’: NII PE, pp. 109–117.

3. Basset J.M. (2001) Tikhiy golos razuma. Deliberativyaya democratiya i amerikanskaya systema gosudarstvennoy vlasti [Silent voice of intellect. Deliberative democracy and American system of government]. Moscow: ROSSPEN.

4. Belyaeva N.Yu. (2001) Grazhdanskaya ekspertiza kak forma grazhdanskogo uchastiya [Citizen expertise as a form of citizen participation]. Moscow: Izdatelstvo “Fregat” OOO “L.C.I.C”.

5. Byudghet glazamy expertov. Prikladnoy byudjetniy analiz v regionakh Rossii (2004) [Budget by the eyes of experts. Applied budget analysis in Russian regions]. St.-Petersburg: IK “Sintez”.

6. Doklad Soveta Federatsii Federalnogo Cobrabiya Rossiyskoy Federatsii 2006 goda “O sostoyanii zakonodatelstva v Rossiyskoy Federatsii” (2008) [Report of Council of Federation of Federal Assembly of Russian Federation a 2006 year “Situation with legislation in Russian Federation”]. Moscow: Norma.

7. Dunayevskaya E. (2004) O svoystvakh pustogo mnozhestva [About features of empty consence] (www.pchela.ru. ¹ 1(45)).

8. Filosofiya i kul’turologiya v sovremennoy ekspertnoy deyatelnosti: kolliktivnaya monografiya (2011) [Philosophy and culture studies in contemporary expert activities]. St.-Petersburg: RGPU.

9. Fishkin J.S. (2009) When the People Speak: Deliberative Democracy and Public Consultation. Oxford [et al.]: Oxford Univ. Press.

10. Georgiy Petrovich Shchedrovitskiy (2010) [Georgiy Petrovich Shchedrovitskiy]. Eds. P.G. Shchedrovitskiy, V.L. Danilova]. Ìoscow: ROSSPEN.

11. Grazdanskaya ekspertiza. Permskiy opyt. (2003) [Citizen expertise. Experience of Perm]. Perm’: Permskaya grazhdanskaya palata.

12. Inozemtseva V.A., Cherenkova E.I. (2017) Institut obschestvennoy ekspertizy v practikakh publichno-vlastnogo vzaimodeystviya: istoriograficheskiy obzor otechestvennoy literatury [Institute of public expertise in practices of public-governmental interrelation: review of domestic literature]. Uchenye zapiski of Petrozavodsk state university. Istoricheskiye nauki and arheologiya, no. 3, pp. 27–33.

13. Innovatsionnye tehnologii privedeniya obschestvennoy ekspertizy gosudarstvenno znachimykh resheniy i obschestvennykh slushaniy s primeneniem “vysokikh” informatsionnych tecnologiy (2010) [Innovation technologies of organization of public expertise of serious governmental decisions and public hearings with using of “high” information technologies]. Moscow: Prospect.

14. Kabanov P.A. (2014) Obschestvennaya ekspertiza kak forma obschestvennogo kontrlolya za deyatelnostyu organov publichnoy vlasti v sfere protivodeystviya korruptsiii: teoretiko-pravovoy analyz [Public expertise as kind of public control for activity of governmental agencies in sphere of frights with corruption]. Politika i obschestvo, no. 10, pp. 1168–1183.

15. Karastelyev V.E. (2016) Problemy, tendentsii i scenarii institualizatsii obschestvennogo kontrolya v mestakh lisheniya svobody [Problems, trends and scenarios of institualisation of public control in prisons. Pravosaschiniy potentcial grashdanskogo obschestva [Human rights potential of civil society. Pratices, technologies, techniques]. Volgograd: Izd-vo IP Polikarpov I.L, pp. 86–115.

16. Karastelyev V.E. (2018) Uchastiye grazhdan i sudebnaya vlast’. Chto mozhno sdelat’ uzhe seychas? [Citizen participation and court’s power. What we can do now?]. Rossiyskiye reformy: vzglyad is 2017 goda [Russian reforms: look from 2017]. St.-Petersburg: Norma, pp. 200–211.

17. Karpov A. (2004) Obschestvennaya ekspertiza: praktika protiv politiki [Public expertise: practice against politics] (www.pchela.ru. ¹ 1 (45)).

18. Keane J. (2003) Global Civil Society? Cambridge: Cambridge Univ. Press .

19. Klistorin V.I. 2002. Opyt uchastiya nezavisimykh ekspertov v rabote organov vlasti kak forma obschestvennogo uchastiya v byudgetnom protsesse [Experience of independent experts participation in activities of governmental agencies as kind of public participation in budgetary process]. Obschestvennoe uchastie v byudgentom procese: experience and technologies [Public participantion in the budget process]. St.-Petersburg: Norma, pp. 114–126.

20. Makovetskaya S.G. Opredelenie “Obschesnvennoy ekspertizy” [Defenition of “public expertise”]. Web-site Permskoy grazhdanskoy palaty (https://prpc.ru/expert/index.shtml).

21. Maracha V.G. (2008) Regionalnoe strategirovanie kak metod povysheniya effectivnosti gosudarstvennogo upravleniya regionalnym razvitiem v Rossiyskoy Federatsii [Regional strategic planning as method for rise of effectiveness of state governing for regional development in Russian Federation]. Innovatsii v obschestvennoy sfere. Sb. Trudov Instituta systemnogo analiza RAN, vol. 34. Moscow: Izdatelstvo LKI, pp. 179–214.

22. Maracha V.G. (2012) Kompleksnaya proffesionalno-obschestvennay ekspertiza kak metod raboty v sferakh regionalnogo, munitsipalnogo i obschestvennogo razvitiya.[Complex professional-public expertise as method of activity in regional, municipal and social development]. Materialy 3-y Ezhegodnoy conferentsii Vserossiyskoy assotsiatsii for games in educations. Krasnogorsk: RAMN: GS, pp. 368–375.

23. Maracha V.G., Matyukhin A.À. (2002) Eksperiza as “institute obschestvennykh izmeneniy [Expertise as “institute for social changes”]. Etyudes po sotsialnoy inzhenerii: ot utopii k organizatsii [Etudes on social engineering: from utopia to organization]. Moscow: Editorial URSS, pp. 113–133.

24. Peregudov S.P. (2016) Monitoringovaya democratiya kak novaya model otnosheniy vlasti i obschestva: mirovoy opyt i rossiyskie realii [Monitoring democracy as new model of relationship between power and society: world experience and Russian reality]. Politicheskaya nauka pered vyzovami global’nogo i regional’nogo razvitiya [Political science facing the challeges of global and regional development]. Moscow: Aspect Press.

25. Pettit Ph. (2016) Respublikanizm. Teoriya svobody i gosudarstvennogo pravleniya [Respublicanism. Theory of freedom and state governance]. Moscow: Izd-vo In-ta Gaydara.

26. Polovnikova Yu.S. (2013) Pravovaya priroda instituta obschestvennoy expertizy [Justice nature of public expertise institute]. Osnovy economiki, upravleniya i prava, no. 5, pp. 113–116.

27. Popov S.V. (2002) Metodologicheski organizovannaya expertiza kak sposob initsiatsii obschestvennykh izmeneniy [Organized with methodological approach expertise as the way to start social changing]. Etyudy po sotsialnoy inzhenerii: ot utopii k organizatsii [Etudes on social engineering: from utopia to organization]. Moscow: Editorial URSS, pp. 63–78.

28. Rimskiy V. (2004) Pochemu nam neobhodima obschestvennaya ekspertiza? Potomu chto ona pozvilyaet lobbirovat’ obschestvennye interesy! [Why public expertise so necessary for us? Because it help us to lobby public interests] (www.pchela.ru. ¹ 1 (45)).

29. Sungurov A.Yu. (2011) Ekspertnaya deyatelnost’ i ekspertnye sety [Expert activities and expert nets]. Filosofiya i kul’turologiya v sovremennoy ekspertnoy deyatelnosti: kolliktivnaya monografiya [Philosophy and culture studies in modern expert activities]. St.-Petersburg: RGPU, pp. 98–124.

30. Sungurov A.Yu. (2018a) Ekspertnoye soobschestvo i vlast’: modeli vzaimodejstvija i problemy grazhdanskoj otvetstvennosti [Expert Community and Power: Models of Interaction and Problems of Civil Responsibility]. POLIS, no. 4, pp. 130–142.

31. Sungurov A.Yu. (2018b). Eksperty i ekspertiza v Rossii: ot “ob’ektivnogo pribora” k activnomu grazdaninu [Experts and expertise in Russia: from “objective device” to active citizen]. Obshchestvennye nauki i sovremennost’, no. 5, pp. 61–72.

32. Sungurov A.Yu. (2002) Grazhdanskiy forum v Moskve: Zametki uchastnika [Citizen Forum in Moscow: Notes of a Participant]. Khananashvili N.L., (ed.) Mezhsektornye vzaimodejstvija: Metodologija, tehnologii, pravovye normy, mehanizmy, primery. Nastol’naja kniga–2002 [Intersection interactions: methodology, technology, legal provisions, mechanisms, examples. Handbook–2002]. Moscow: RBF “NAN”, pp. 148–163.

33. Sungurov A.Yu. (2003) Ob ekspertakh i samoorganizatsii struktur grazhdanskogo obschestva [About experts and self-organization of civil society structures]. Grazhdanskiy Forum. God spustya. Ìoscow, pp. 37–42.

34. Sungurov A.Yu. (2004) Publichnaya politika i ekspertiza. [Public policy and expertise]. (www.pchela.ru. No. 1 (45)).

35. Sungurov A.Yu., Karyagin M.E. (2017) Russiyskoye ekspertnoye obschestvo i vlast’: osnovnye formy vzaimodeystviya [Russian expert community and government: main forms of interaction]. POLIS, no. 3, pp. 144–159.

36. Shulman E.M., Maracha V.G., Katsaurova S.Yu. (2017) Privlechenie ekspertnogo i grazhdanskogo uchastiya kak put’ sovershenstvovaniya zakonotvorcheskogo protsessa: metody i mekhanizmy [Improving of legislation process by means of involving experts and civil activists: methods and mechanisms]. Preprint _SSRN-id2982357.pdf

37. Volynkina L.A. (2011) Obshchestvennaya politicheskya ekspertiza i administrativnoye “ekspertnoe soobshchestvo”: mekhanizm aktualizatsii i dezactualizatsii politucheskikh problem v massovom soznanii [Public political expertise and administrative “expert community”: mechanisms of actualization and des-actualisation of political problems in mass cognition]. Pravovaya politika i pravovaya zhizn’, no. 2, pp. 35–39.

Comments

No posts found

Write a review
Translate