Везде
Социокультурные отношения и коммуникации в постпандемическом мире: глобальный разворот или ситуативный кризиса постмодерна
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Социокультурные отношения и коммуникации в постпандемическом мире: глобальный разворот или ситуативный кризиса постмодерна
Аннотация
Код статьи
S086904990017291-2-1
DOI
10.31857/S086904990017291-2
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Евстафьев Дмитрий Геннадьевич 
ORCID: 0000-0002-6276-0342
Должность: Профессор департамента интегрированных коммуникаций факультета коммуникаций, медиа и дизайна
Аффилиация: НИУ «Высшая школа экономики»
Адрес: Российская Федерация, Москва
Цыганова Любовь Александровна
Должность: доцент
Аффилиация: Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Номер 5
Страницы
18-29
Аннотация

Мир поздней глобализации отличается двойственностью и внутренней противоречивостью в социокультурных отношениях и коммуникациях, что отражается в кризисе универсальных моделей социального поведения. Единственной сферой, где социальный универсализм сохраняет актуальность, остаются коммуникации. В ней активно развиваются новые форматы и появляются культурные прото-артефакты. Пандемия коронавируса изменила логику развития и в данном сегменте глобального взаимодействия, затронув фундаментальные основы универсалистской модели социального поведения. Социокультурные отношения в силу целого комплекса причин становятся сферой, где соприкасаются и конкурируют тенденции и институты, которые связаны с периодом поздней глобализации – в том числе и те, которые возникли на волне ее кризиса. Коммуникационная среда становится исключительно важной, поскольку новые технологии данной сферы позволяют отражать не только макротренды, но и эволюцию микрокультур, которые в условиях системного (институционального) кризиса глобализации приобретают большее, чем обычно, значение. Формируется симбиотический социокультурно-коммуникационный феномен, способный стать одним из важнейших факторов в определении перспективных моделей глобального развития. Авторы статьи анализируют важнейшие направления развития сферы социокультурных коммуникаций и их трансформацию в 2020-2021 гг. Поставлен вопрос о том, насколько тенденции социокультурного развития периода пандемического кризиса ведут к формированию новой модели, или же ситуация развивается в рамках прежней. Авторы делают вывод, что существует серьезный риск разрушения глобальной социокультурной, а, возможно, и социальной универсальности. На данной основе формулируется прогноз дальнейшей трансформации сферы социокультурного развития в актуальной информационной среде.

Ключевые слова
глобализация, информационное общество, кризис глобальной социальной модели, социокультурные коммуникации, постмодерн, постглобальное развитие
Классификатор
Получено
21.07.2021
Дата публикации
29.10.2021
Всего подписок
12
Всего просмотров
2729
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf 100 руб. / 1.0 SU

Для скачивания PDF нужно оплатить подписку

Полная версия доступна только подписчикам
Подпишитесь прямо сейчас
Подписка и дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества подписки
100 руб. / 1.0 SU
Подписка и дополнительные сервисы на весь выпуск
Преимущества подписки
920 руб. / 16.0 SU
Подписка и дополнительные сервисы на все выпуски за 2021 год
Преимущества подписки
4224 руб. / 84.0 SU
1

Введение
2 Важнейшей чертой мира поздней глобализации стала претензия на универсальность модели социального развития, которая лежала в основе концепта социальной глобализации [Giddens 2003]. В ней заключается отличие поздней глобализации от экономической, которая допускала многоукладность и многоформатность хозяйственной деятельности [Тоффлер 2004]. Данная специфика отражает глубинную сущность процесса как неуклонной социальной универсализации всех областей– от моделей социального поведения до форматов коммуникаций. Социальная универсальность была дополнена концепцией надпространственности [Friedman 2005]. Она ставила в приоритет для глобализации те сферы, которые максимально отделены от национальных государств, суверенитет которых имел ярко выраженный пространственный характер (информационное общество, глобализированные форматы культурного взаимодействия, модели потребления и социальной манифестации).
3 Как результат, модели развития в большинстве сфер человеческой деятельности были не только социально универсальными и надпространственными, но и до известной степени независимыми от уровня экономико-технологического и социально-экономического развития конкретного пространства и общества. На этапе поздней глобализации экономику как базис для развития заменил маркетинг, который трактовали в терминах социального конструирования [Диамандис, Котлер 2018]. Данная тенденция – пример того, что пространство глобализации даже в экономическом формате проявляется как продукт социо-конструктивистских технологий, ограниченных пространством потребления. «Потребление», безусловно, трактовали в максимально широком смысле, хотя область развития социальности оказывалась методологически ограниченной.
4 В дискурсе развилась специфическая структура. С одной стороны, поднимались проблемы, связанные с инструментальным наполнением социальной сферы в условиях глобализации на базе постиндустриализма и социокультурного постмодерна [Wilterdink 2002]. С другой стороны, активно исследовались вопросы развития социально значимой эстетики постглобального [Родькин 2021]. На практике никакая принципиально революционная эстетика не сформировалась – кроме видеоарта, который во многом продолжает прежние линии1, но осваивает новые технологические возможности.
1. Превращение медиаарта в форму искусства стало возможным только в эпоху постмодерна, который позволил изъять из сферы культуры системы критериев [Шустрова 2013].
5 Современный мир продолжает существовать в рамках прежних социокультурных парадигм, которые во многом определяются форматами современного информационного общества и соответствуют принципиально иной исторической эпохе. Можно согласиться с мнением ряда западных исследователей о том, что корпоратизация развития в эпоху поздней глобализации выхолостила социальность и сдерживает связанные с ней аспекты человеческого развития [Рашкофф 2017], включая и социокультурное развитие, и социокультурные коммуникации.
6 В сфере социокультурных коммуникаций отражаются особенности развития социальной и информационной среды в эпоху постиндустриальной глобализации. Вероятно, ее можно назвать специфическим феноменом, который свойственен именно современной исторической эпохе. Наблюдаются попытки обозначить места новых социокультурных форматов и социокультурных коммуникаций в системе «новой социальности», которая формируется на базе отрицания большинства концептов (но не «ценностей») поздней глобализации и, более того, в прямой конкуренции с ними. Процесс отражает усиливающуюся роль информационного общества2, которое стало в силу своей форматной универсальности инструментом практически неограниченного взаимодействия между отдельными сферами социальности человека.
2. В данном контексте авторы рассматривают понятие «информационное общество» как интерфейс между информационным пространством и человеком. Данное понимание было апробировано авторами в ряде ранее опубликованных работ.
7 Применительно к периоду поздней глобализации авторы определяют сферу социокультурных отношений следующим образом.: гибридное пространство, которое возникло на стыке социального действия и коммуникаций, в котором человек социально самоидентифицируется через соотнесение себя одновременно с моделями социального поведения (настоящим) и культурно-исторической парадигмой (прошлым), выраженными в коммуникационно доступных форматах (повседневность) и истолкованными в соответствии с личностными факторами, прежде всего, отрефлексированным личным опытом человека [Хабермас 2008], соотнесенным с той или иной социально значимой группой3.
3. Основные тезисы о феномене и формировании социокультурного пространства опубликованы в статье «Постглобальное социокультурное развитие: пространственный аспект» [Евстафьев, Цыганова 2020].
8 В эпоху зрелого постмодерна определяющей тенденцией развития стала «товаризация» социокультурных отношений, в рамках которой сфера социокультурных коммуникаций превращается в пространство для монетизации не только культурных артефактов (что естественно), но и социокультурных процессов4.
4. С методологической точки зрения позиция авторов в трактовке роли и места социокультурных коммуникаций в системе позднего постмодерна близка к позиции Д. Харви, который считал постмодерн продуктом (а социокультурный компонент постмодерна – побочным продуктом) перехода в экономических практиках от «фордизма» к более гибким форматам накопления [Харви 2021]. Однако стоит отметить, что глобальное информационное пространство в мире позднего постмодерна стало одним из важнейших пространств накопления, а глобализированное информационное общество, находясь в симбиотическом взаимодействии с мировой финансово-инвестиционной сферой – инструментом управления монетизацией и накоплением.
9 Исходя из подобного понимания, социокультурные коммуникации могут бы быть определены как социально значимое (публичное) отражение основных тенденций социокультурного развития, которая трансформировалась в соответствии с господствующими форматами коммуникаций и нормами социального поведения в расширительной трактовке. Особенностью периода постиндустриального постмодерна и поздней глобализации стало то, что сфера социокультурных отношений превратилась в пространство их монетизации, как и предполагали классики теории социальной коммуникации.
10 Сфера социокультурных отношений в том виде, в котором мы ее знаем – одновременно и продукт глобализации, и ее атрибут, и один из инструментов, которые обеспечивают системную целостность глобализации.
11 Правомерно поставить вопрос о существовании принципиальной развилки в развитии сферы социокультурных отношений.
12 Первый путь заключается в сохранении основных современных институтов социокультурных отношений, которые начинают играть роль ограничителей социокультурного развития и, соответственно, пространства развития «новой социальности». В таком случае рестриктивность в развитии и социокультурных отношений, и социокультурных коммуникаций может возрастать, причем как на корпоративной, так и на национально-государственной основе, что даст дополнительный стимул развитию микрокультур и гибридных социо-коммуникационных анклавов (в том числе социокуммуникационных сект). В результате начнется постепенная анклавизация сохраняющего внешнюю целостность информационного пространства, которая, первоначально возникнув на основе контента, по мере развития станет ценностной. В итоге относительно медленными темпами она приведет к разрушению универсальности информационного общества и, как следствие, его общеглобального характера.
13 Вторая, альтернативная модель сводится к относительно быстрому развитию локализованных (привязанных к конкретному пространству и к конкретным проявлениям пространственного суверенитета) социокультурных пространств. Сфера социокультурных отношений распадется и перестанет существовать в том виде, в котором она сформировалась в период поздней глобализации. В результате разрушится и универсальный характер глобализированного информационного общества. Данный процесс, будучи внешне структурно-институциональным, предполагает интродукцию в информационное общество элементов ценностной стратификации, которые в дальнейшем могут перерасти в идентификаторы «свой-чужой». Иными словами, возникнет цивилизационная стратификация.
14 Суть «развилки» заключается в том, как будет разрушаться глобальный характер существующей социокультурной среды, которая опирается на глобализированное информационное общество: изнутри и сравнительно медленно, или извне за счет механизмов национального администрирования коммуникационной и социо-коммуникационной среды, что существенно ускорит процесс.
15 Финальной точкой развития станет возникновение специфических социо-коммуникационных пространств, которые отражают ценностное или «квази-ценностное» (как в «культуре отмены») структурирование общества.
16

Трансформация тенденций поздней глобализации
17 Постглобальные социокультурные отношения появились не внезапно и не только из-за социальных и политических процессов, связанных с последствиями пандемии. Многие тенденции развития социокультурной сферы, которые зародились и обозначились в период поздней глобализации, одновременно были и отрицанием целого ряда важнейших базовых ее условий: стремления к универсальности социальных моделей, опоры на стандартизированные социальные институты, которые обеспечивали «догоняющее» социальное развитие, культуру кредитного потребления и др. Уже накануне пандемических трансформаций социокультурная сфера развивалась гибридно, собирая в себе значимые элементы как пространственности, так и трансформирующегося глобального универсализма. Векторы трансформаций, который сформировались еще до пандемических ограничений, не просто остаются среднесрочно актуальными (хотя и с коррективами на «новую социальность»), но могут стать основой для структурирования системы глобального и регионального развития на долговременную перспективу.
18 В период пандемии социальные аспекты развития оказались более подвержены воздействию социально-санитарных ограничений («новой нормальности»), чем экономика, но социальная сфера существенно лучше адаптировалась к новому контексту, отражая долгосрочные тенденции.
19 Пять тенденций, которые развивают заложенные в период поздней глобализации процессы, следует, вероятно, считать системообразующими5.
5. Данная часть работы является творческим развитием идей, изложенных авторами в статье «Трансформации социального пространства как предчувствие нового мира» [Евстафьев, Цыганова 2020], которое главным образом коснулось выявления внутренних взаимосвязей между социальными процессами и их отражением в устоявшихся социокультурных практиках в условиях реальных социальных ограничений, а также изменения моделей каждодневного социального поведения.
20 1. Превращение информационного общества из сервисного инструмента и средства управления большими системами в средство социальной идентификации. За последние 30 лет понимание роли информационных технологий постепенно эволюционировало: если ранее их считали сервисным инструментом, который повышает эффективность экономических систем, то сейчас их используют и воспринимают как средство структурирования общества через управление вовлечением отдельных индивидов и групп. Тенденция в целом по-прежнему актуальна, однако пределы возможностей современного информационного общества становятся очевидными. Их ограничивает не только отсутствие прорывных технологических решений. Конечно, многие важные сферы оставались вне цифровых коммуникаций, но социальное поведение больших общественных групп в значительной мере определялось цифровизацией. Без доступа к цифровым каналам коммуникаций, которые к концу 2010-х гг. занимали доминирующий сегмент информационного общества, невозможно было соотнести себя с социально-экономическим мейнстримом и пользоваться возможностями социально-экономической системы6. Социальные группы и индивиды за пределами цифровизированного информационного общества почти автоматически становились социальными изгоями, если только речь не шла о сверхбогатом сегменте или группах, которые считаются этнографической флуктуацией. Пандемия коронавируса лишь обострила нарастающий конфликт между глобальным характером информационного общества и попытками регулировать его на национальной основе. Она зафиксировала статус цифровой среды как сферы коммуникаций «для бедных», с учетом того, что в условиях кризиса глобализации в данном направлении выдавливается большая часть кредитного «среднего класса». Цифровые коммуникации постепенно становится определяющим форматом для формирования полноценного социокультурного пространства [Урри 2018]. Без них невозможно полноценно социально (и тем более социокультурно) идентифицировать социально-вовлеченного человека или социальную группу. Выход социокультурных коммуникаций на роль одного из наиболее важных социальных (а в перспективе – и цивилизационных) идентификаторов, если гипотеза авторов верна, означает формирование устойчивого запроса на «новую очность» в социальном взаимодействии. В складывающемся социальном контексте подобный запрос может носить контрглобализационный характер, что и доказали протесты против «ковидных» ограничений в Западной Европе. Естественно, что подобный «запрос» превратится в инструмент культурно-идеологической идентификации.
6. Цифровизация мыслилась как важнейшее средство социального структурирования, включая и возможность преодоления сдерживавших развитие глобализации идентичностей [Цукерман 2015]. Магистральная линия была направлена на формирование системы коммуникационных кругов, перерастающих в информационные анклавы, и социальной атомизации, фактически, не имевшей значимых ограничений. Это означало десоциализацию глобализации, постепенную замену догоняющего социального развития его суррогатами.
21 3. Трансформация общества потребления, окончательное закрепление приоритета «потребления ощущений» по отношению к потреблению товаров и услуг. Мы наблюдаем попытки под различными предлогами (например, для поддержания сбалансированности развития или сохранения экологии) ввести в универсальную модель потребления (в том числе, и догоняющего) ограничения, по форме мотивированные социо-культурными соображениями, а по сути – идеологическими. В условиях торможения догоняющей социальной модернизации потребление «ощущений», которое опирается на все более интрузивные информационные технологии (дополненная или виртуальная реальность), становится суррогатом если не потребления как такового, то, как минимум, процесса качественного выравнивания потребления. Сосуществование двух внешне взаимоисключающих тенденций – потребительской одноразовости и максимальной кастомизации и шеринга, который системно сокращает охват понятием «собственность» – сигнализировало о системном противоречиисоциальной модели глобализации, разрешение которого облегчил коммуникационно управляемый «черный лебедь» пандемии. Масштабы сегмента общества, которое способно сохранять классическую модель «потребления» (в широком понимании этой модели), постоянно снижались. Значительная часть «среднего класса» становилась основным потребителем выраженных в коммуникациях (и в последовательно каскадируемых коммуникационных процессах [Кастельс 2016]) «ощущений», которые не всегда успевают трансформироваться в потребление конкретных продуктов и услуг [Rushkoff 2013], становясь суррогатами классического потребления. Системное опережение скорости информационных потоков биологических и социальных возможностей человека, которое лежит в основе концепции «нейрофикации человека» [Шваб, Дэвис 2018], превратилось в одно из центральных противоречий мира поздней глобализации. Данное расхождение напрямую затронуло не только сферу социокультурных отношений, но и модели социального поведения, где противоречия проявились раньше и острее всего. Возникает эффект понижения социального стандарта. Данный процесс носит долгосрочный эффект и будет иметь неминуемые последствия с точки зрения глубинной трансформации социо-коммуникационных отношений.
22 4. Социальная флюидизация «цифрового мира»: от потребления ощущений к фиктивизации собственности. Долговременная тенденция развития глобализации почти не изменилась за почти два пандемических года. Устранение собственности в качестве главного социального идентификатора становится концептуальным мейнстримом современного глобального развития (которое также опирается на усиление значения информационного общества как фокусной среды глобализации [Перзановски, Шульц 2019]), органичным элементом «новой социальной нормальности». Тенденция, что возвращает нас к наиболее радикальным образцам социального конструктивизма начала XX в., породившим не только новую социальность и политические концепты, но и новую эстетику. Она усиливается тем, что на Западе преобладает идеологический тренд в пользу глобалистско-левых ценностей. Как следствие, в мире «зрелой глобализации» размывается классическая структурация общества на социальные группы в зависимости от отношения к собственности. Исчезает само понятие «опорной социальной группы», которой первоначально должен был быть так называемый «креативный класс», – сложный конгломерат социальных страт и сообществ, которые реализуют свой потенциал в сервисном сегменте экономики. Мир поздней глобализации находился на фазе перехода от социальной атомизации к неодеклассированию7 – выведению значимых групп потенциально социально-экономически активного населения за рамки институционализированных социально-экономических отношений (как предусматривалось в отношении «прекариата»8), но в более широком охвате. Происходит постепенный переход от догоняющего потребления к стагнации разрыва, а от него, фактически – к «отстающему» потреблению (в особенности в качественном смысле [Стиглиц 2015]), которое распространяется не только на товары и услуги, но и на доступ к социокультурной сфере, включая информационное общество и его сервисные сегменты. Потребление «ощущений», услуг и классических «товаров» только через систему интегрированных коммуникаций, а не в «традиционных» форматах, постепенно становится неким индикатором «новой бедности», оставаясь социальным и социально-экономическим мейнстримом.
7. Что во многом отражает комплексную природу процесса: распад крупных социально-классовых страт общества, первоначально затрагивая преимущественно политические аспекты и ставя под сомнения основы классической демократии [Майр 2019], в действительности вытекает из атомизации моделей социального, в том числе потребительского поведения, и формирования потребительских предпочтений (в том числе и в потреблении ощущений) в рамках уже не просто постклассового, но и постгруппового режима.

8. Прекариат как значимая, «опасная» социальная группа проявлялся в пространствах, формально относимых к постиндустриальным или предпостиндустриальным [Стэндинг 2014]. Пространство постиндустриальности (а, по сути, пространство «нового урбанизма») уже до коронавируса мыслилось как социально проблемное и нестабильное. В рамках прежних подходов возможность глубокой архаизации подобных пространств не предполагалась в принципе, хотя объективные условия для этого уже сформировались – в особенности на фоне деградации «городских племен» [Алексеевский 2017].
23 5. Переход от социокультурного и коммуникационного плюрализма к социальной толерантности через универсализацию коммуникационной культуры. Данная ценностная и коммуникационная трансформация была наиболее заметна – особенно с учетом «советского» опыта значительной части образованного российского общества. Тенденция резко ускоряется, причем в радикальных формах. Она становится «бенчмарком» для оценки других направлений развития сферы социокультурных отношений. Сама тенденция наиболее легко и быстро проявляется в новой регулятивности современного информационного общества. Социальная толерантность (и «культура отмены» как ее идеологически мотивированный дериват) стала основой для усиленной регулятивности в контролируемом глобальными корпорациями пространстве сетевых интегрированных каналов коммуникаций. Данная тенденция отражала попытку выработать в рамках глобализационной модели социального поведения некие поведенческие рамки, которые отрывали бы большую часть социально-вовлеченных людей и значимых групп от их традиционных поведенческих моделей и табу. Сфера социокультурных отношений стала первой, где глобализационный социальный мейнстрим начал проявляться уже в качестве некоей протоидеологии. Причем данные проявления носили яркий и вполне узнаваемый характер, подтверждая гипотезу, что в сфере культуры последствия глобальных трансформаций находят выражение в социально понятных (визуализированных) форматах в опережающем остальные сферы социальной деятельности человека режиме. В указанной особенности отражается «пакетный» принцип восприятия и реализации социокультурных и социальных моделей в обществах, вовлеченных в процессы глобализации [Бергер 2004]. В рамках упомянутого принципа некоторые социально-политические аспекты социокультурных отношений приобретают императивное значение, становятся интегральными элементами не только социального стандарта, но и политической самоидентификации, что, например, заметно в странах Европейского союза9. Сейчас процесс несколько замедлился из-за внутренних социально-идеологических проблем Запада, – в том числе они есть и в США, центре глобальной «информационной метрополии». Данную специфику можно считать следствием пандемии и появления в публичной коммуникации новых социо-коммуникационных особенностей – в том числе новых норм политической коммуникации и запроса на новые идеологические конструкты.
9. Характерно, что либерально ориентированные авторы в качестве центральных точек противоречий в формировании, например, «единого общеевропейского дома» в формате либерального постмодерна, выделяют социокультурные факторы [Baer 2020, Carpenter 2020]. Отчасти данная особенность связана с тем, что социокультурные отношения в системе постиндустриального постмодерна стали сферой, где внутренние противоречия системы проявляются быстрее всего.
24

Заключение
25 В период пандемии обозначились новые парадигмы социального поведения, но не сформировалась новая культурная парадигма, что следует считать одним из наиболее удивительных феноменов прошедшего времени. Сама по себе данная особенность уже сигнализировала о внутренней нецелостности возникшей системы. Социокультурные коммуникации развиваются в отрыве от еще не сформировавшихся моделей социального поведения и развития, но могут быть ситуативно определяющими по отношению к ним.
26 Тенденции социокультурного развития и социокультурные коммуникации (как их публично потребляемое проявление) оказались в состоянии «развилки» и в большинстве своем не приобрели характер необратимых. Локализация (регионализация) форматов социокультурного поведения идет более медленными темпами, нежели ожидалось в начале пандемии. Пока нельзя говорить о формировании новой парадигмы социокультурных отношений ни в формате «неомодерна», ни в формате «пост-постмодерна» («сверхпостмодерна»), который характеризуется нарастающей социокультурной, а не только социальной атомизацией.
27 Социокультурные коммуникации в значительной мере отражают «идеологическую нагрузку», с помощью которой в политических целях надстраивается сфера социокультурных отношений. В результате социокультурные коммуникации становятся одной из главных арен ценностного –по сути протоидеологического – противоборства. Появление идеологического фактора в социокультурном развитии может сделать тенденции расхождения двух социокультурных парадигм (неомодерна и сверхпостмодерна) необратимыми, что окончательно разрушит глобальную социокультурную (а с ней и социальную) универсальность, которая уже находится в кризисе.
28 Культурная модель глобализации внешне отрицала базовые отправные точки социального взаимодействия (путешествия, потребление ощущений, взаимодействие средних групп, даже ориентацию), но отрицание не привело к формированию новой модели социального поведения. Четко обозначилось стремление большинства элит вернуться к прежним парадигмам социального взаимодействия, хотя и с большим зарядом контркультурности, который проявился, в частности, в антикарантинных протестах, ставших элементами социальной жизни европейских стран, США и отдельных государств индустриального мира [Жижек 2012]. Стоит отметить и новый уровень политической репрессивности в возникшей социальной среде. Именно диалектика двух процессов во многом определит «коридор дозволенного» в социально-политической репрезентации [Анкерсмит 2012], а значит – и в формировании социокультурных парадигм, поскольку политическая репрезентация всегда наиболее ярко и быстро выражает новые социальные и социокультурные тенденции.
29 Наибольшему давлению глобализированное информационное общество подвергается через попытки регулирования обращающихся в нем политико-идеологических конструктов (протоидеологий). Они прямо воздействуют на сферу социокультурных коммуникаций – более того, начинают формировать многие основополагающие процессы социокультурной самоидентификации и идентификации. Интеграция специфических политико-идеологических коммуникаций (в частности, «новой протестности») в мейнстримные модели социокультурного поведения, которая характерна для многих стран и регионов мира, станет стимулом для усиления государственной регулятивности в отношении информационного общества. При сохранении существующих тенденций прохождение развилки в развитии социокультурных отношений по второй модели становится все более вероятной.

Библиография

1. Алексеевский М. (2017) Городская антропология: от локальных «племен» к глобальным «потокам» // Горожанин: что мы знаем о жителе большого города. М.: Strelka Press. 216 c. C. 78–99.

2. Анкерсмит Ф.Р. (2012) Политическая репрезентация. Пер. с англ. А. Глухова. М.: Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики». 288 c.

3. Бергер П. (2004) Введение. Культурная динамика глобализации // Бергер П., Хантингтон С. Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире. Пер. с англ. М.: Аспект-пресс. 379 с. С. 6–23.

4. Диамандис П., Котлер С. (2018) Изобилие. Будущее будет лучше, чем вы думаете. Пер. с англ. М.: Издательство АСТ. 608 c.

5. Евстафьев Д.Г., Цыганова Л.А. (2020) Трансформации социального пространства как предчувствие нового мира. «Эксперт». 06.05.20 (https://expert.ru/2020/05/6/transformatsii-sotsialnogo-prostranstva-kak-predchuvstvie-novogo-mira/).

6. Евстафьев Д. Г., Цыганова Л. А. (2020) Постглобальное социокультурное развитие: пространственный аспект // Общественные науки и современность. № 6. C. 19-34. 1 DOI: 10.31857/S086904990010544-0.

7. Жижек С. (2012) Год невозможного. Искусство мечтать опасно. М.: Издательство Европа. 272 с.

8. Кастельс М. (2016) Власть коммуникации. М.: Издательский дом ВШЭ. 590 с.

9. Клепикова Л. В. (2020) К вопросу о глобальном городе как инструменте унификации мирового общества // Век глобализации. № 3. C. 45–53.

10. Майр П. (2019) Управляя пустотой: размывание западной демократии. Пер. с англ. М.: Издательство института Гайдара. 216 с.

11. Перзановски А., Шульц Дж. (2019) Конец владения. Личная собственность в цифровой экономике. Пер. с англ. Москва: Издательский дом «Дело» РАНХиГС. 352 с.

12. Рашкофф Д. (2017) Корпорация «Жизнь»: как корпоративизм завоевал мир и как нам получить его обратно. Пер. с англ. СПб: Крига. 440 с.

13. Родькин П. Е. (2021) Метамодернистский аттракцион. Искусство, архитектура, дизайн, кино, политика. М.: Совпадение. 416 с.

14. Стиглиц Дж. (2015) Цена неравенства. Чем расслоение общества грозит нашему будущему. М.: Эксмо. 512 c.

15. Стэндинг Г. (2014) Прекариат: новый опасный класс. Пер. с англ. М.: Ад Маргинем Пресс. 328 с.

16. Тоффлер Э. (2004) Третья волна. Пер. с англ. М.: АСТ. 781 с.

17. Урри Дж. (2018) Как выглядит будущее. Пер. с англ. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС. 320 с.

18. Хабермас Ю. (2008) Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб: Наука. 417 с.

19. Харви Д. (2021) Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений. Пер. с англ. Под научной редакцией Александра Павлова. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 576 с.

20. Цукерман Э. (2015) Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникационную эпоху. М.: Ад Маргинем Пресс. 336 c.

21. Шваб К., Дэвис Н. (2018) Технологии четвертой промышленной революции. Пер. с англ. М.: Эксмо. 320 с.

22. Шустрова О. И. (2013) Пространство медиа искусства. СПб.: Алетейя. 132 с.

23. Baer D. (2020) Poland’s Slide Toward Homophobic Politics. When Putin’s Rhetoric Meets Trump’s Populism // Foreign Affairs. July 10, 2020. (https://www.foreignaffairs.com/articles/poland/2020-07-10/polands-slide-toward-homophobic-politics).

24. Carpenter M. (2020) Tribalism Is Killing Liberalism. Why We Are Succumbing to the Politics of Division // Foreign Affairs. March 5, 2020. (https://www.foreignaffairs.com/articles/2020-03-05/tribalism-killing-liberalism).

25. Friedman Th. (2005) The World is Flat. A Brief History of the Twenty-First Century. 1st edition. NY: Farrar, Straus and Giroux. 488 P.

26. Giddens A. (2003) Runaway World: How Globalization is Reshaping our Lives. NY: Routledge. 104 P.

27. Rushkoff D. (2013) Present Shock. When Everything Happens Now. NY: Current. 304 P.

28. Wilterdink, N. (2002). The Sociogenesis of Postmodernism. // European Journal of Sociology / Archives Europeennes De Sociologie / Europaisches Archiv Fur Soziologie. Vol. 43 № 2, P. 190–216.

29. Zukerberg R. (2013) Dot. Complicated. Untangling our Wired Lives. NY: Harper One. 256 P.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести